Описание картины юрия ракши «моя мама»

Юрий Михайлович РАКША

   Юрий Михайлович РАКША пришёл в этот мир 2 декабря 1937 года и покинул его 1 сентября 1980 года. Он был хорошим советским художником – прекрасным живописцем, известным кинопостановщиком, графиком. Его часто можно было видеть то в дальневосточной тайге, то на площадках нефтяников, то у геологов, то на Байкало-Амурской магистрали.

Он делал наброски, зарисовки и потом, возвращаясь в Москву и обдумав увиденное, писал свои произведения. Природа всегда оставалась для него храмом и мастерской, в которой он был прихожанином и мастеровым. Он много, плодотворно работал и остался для нас прежде всего в полотнах собственных картин, ныне хранящихся во многих известнейших музеях.

Автопортрет. (Почти все изображения кликабельны, причем некоторые – дважды)

  Он родился в семье служащих на окраине Уфы. Первые годы его жизни схожи с детством большинства его сверстников. Это сходство было в страшном постоянном чувстве голода, которое человеческая память хранит потом всю жизнь. 

   Забыть про него мальчику помогала невесть как к нему попавшая и ставшая любимой книга «История Гражданской войны в СССР». Множество фотографий, рисунков и широкие поля, на которых можно было рисовать.

Художник вспоминал: «Окна в нашей барачной комнате завешаны чёрным – светомаскировка, холодно, а я сижу и рисую свои собственные баталии». В первом классе школы у Юры украли карандаш. Карандаш был простым, копеечным, но другого не было, а взять ещё неоткуда.

Горе мальчика оставалось безутешным – целую неделю он даже не ходил на школьные занятия.

   Случайно узнав о существовании в Доме культуры имени Калинина изостудии, Юрий стал исправно посещать её занятия. В те годы издаваемый миллионными тиражами «Огонёк» публиковал в каждом номере репродукции картин выдающихся русских живописцев-классиков.

Они аккуратно вырезались юным художником, постепенно собираясь в коллекцию, «домашнюю Третьяковку». В 1954 году после окончания восьми классов Ракша едет в Москву. Однако на экзамены в художественной школе он опоздал. Спас счастливый случай. В Москве жил брат отца, работавший полотёром.

Как-то раз, натирая паркет в одной из квартир, он показал её владельцу работы своего племянника. Это был действительный член Академии художеств, дважды лауреат Сталинской премии Дмитрий Налбандян. Он сам отвёз рисунки Юрия директору средней художественной школы при Институте имени В.И. Сурикова.

Талантливый юноша без колебаний был зачислен сразу в пятый класс.

   С серебряной медалью выпускника художественной школы Ракша поступил на факультет художников кино ВГИКа, который с отличием окончил в 1963-м. 

   На протяжении пятнадцати лет он являлся художником-постановщиком киностудии «Мосфильм». Участвовал в создании многих отечественных фильмов, до сих пор нам памятных: «Время, вперёд!», «Дерсу Узала», «Восхождение»…

Воскресение. 1968

Моя мама. 1969

Тыл. 1970

Настроение. 1968

Ожидание. 1965

Двое. 1967

Подснежники. 1969

Моя Ирина. 1969

Обнаженная на меху. 1968-1978

Современники. 1970

Женский портрет. 1973

И поет мне в землянке гармонь… 1973

Уральские горы. 1972

Донбасс. 1974

Васильки. Лето.1974

По белу снегу. 1975

Весна в Приморье. 1975

У ручья. 1975

Земляничная поляна. 1977

Маленькие купальщики. 1979

Продолжение. 1979

Жужа и Янош из Будапешта. 1979

Арсений Тарковский. 1978

Писатель Савва Дангулов. 1978

     Графика

Писатель Василий Шукшин. 1973

Портрет с шоколадницей. 1974

Анюте 13 лет. 1978

Сон. 1969

Август. 1969

    Работа в кино

   Мне дважды посчастливилось узнать, какое это счастье – чувствовать себя одним из авторов фильма.

Никакими словами этого не выразишь, это надо пережить, познать в работе… Каким-то чудом все сходится вместе: драматургия, для которой, оказывается, ты и был рожден, полное взаимопонимание с режиссером, который становится как бы твоим двойником, единовидение с оператором. Так было у меня на «Восхождении» и на «Дерсу Узала».     Ю. Ракша

 Первая встреча с Дерсу. Эскиз к кинофильму “Дерсу Узала”. 1974

 Плакат к кинофильму “Летят журавли”. 1977

   Работа над фильмом “ВОСХОЖДЕНИЕ”

   Значительной оказалась для меня работа над фильмом “Восхождение” по повести Василя Быкова “Сотников”. Я был так захвачен этим материалом, что в одночасье написал портрет-эскиз Сотникова, еще не дав режиссеру Л. Шепитько согласия работать.

Этот и другие эскизы стали ключевыми для картины, определившими всю ее графическую стилистику. Даже актера искали потом по этому портретному эскизу, и Л. Шепитько часто просила меня гримировать, “расписывать” актера под мой эскиз.   Ю.

Ракша

Сотников перед казнью. Эскиз к кинофильму “Восхождение”. 1975

Сотников. Кадр из фильма.

Кадры из фильма “Восхождение”

Плакат к кинофильму “Восхождение”. 1977

   Сегодня, когда Ларисы Шепитько нет в живых, я благодарен своему решению писать о ней картину. О ней и о нас. Меня интересовал в замысле картины сам творческий процесс создания фильма.

Наша работа шла на такой высокой ноте, что мне захотелось и в живописи как бы повторить это. В триптихе «Кино» – и застольная работа и съемочная площадка – операторы, актеры. Но главное – лицо Ларисы, каким оно запомнилось мне на одной из премьер.

Она всегда волновалась, была открыта и беззащитна. Она несла в себе и сообщала духовность.

 Триптих “Кино”. Поиск. Левая часть. 1977 (Кликабельно)

 Премьера. Центральная часть.    (Кликабельно)

Работа. Правая часть (Кликабельно)

Поле Куликово

Писатель Ирина Ракша. 1978-1980

   …В ноябре 1979 года (уже после гибели в автокатастрофе В.Чухнова и Ларисы Шепитько, с которыми он снимал как художник-постановщик “Восхождение”), когда он, немного оправившись от похорон друзей, вдохновенно приступил к работе над эскизами к “Полю”, в мастерской раздался телефонный звонок. Я взяла трубку.

Участковый врач нашей поликлиники, находящейся рядом с домом, узнав меня, сказала: “Вы можете зайти ко мне сейчас на минутку? Только не говорите об этом мужу”. Я несколько удивилась: “Хорошо. Зайду”. В кухне на плите варился ужин.

Юра в глубине зала (я видела его в открытую дверь) на белых ватманских полотнах, прикрепленных на стену, разрабатывал эскизы. Уже вырисовывался образ князя Дмитрия и Бренка, что стоял с ним рядом и должен был, надев княжий наряд, умереть за Донского на поле Куликовом. Уже были привезены с “Мосфильма” кое-какие костюмы, материалы.

Уже были разложены на полу и прибиты по стенам портреты Васи, Василия Шукшина, которого Юра рисовал еще в семидесятые с натуры. (На триптихе Василий Макарович уже после своей смерти, под кистью художника, сыграет еще одну, свою последнюю роль — образ Дмитрия Бренка).

Уже прорисовались и были готовы взглянуть на мир мудрые глаза Преподобного Сергия Радонежского, монаха Пересвета, Андрея Рублева… А тут раздался этот звонок… Как с того света… Прихватив сумку, якобы для свежего хлеба, я быстро спустилась во двор и вскоре вошла в кабинет заведующей отделением.

За окном был серый осенний вечер, на столе врача горела лампа. В кругу света в руках женщины в белом голубел маленький листок. “Это анализ крови, — услышала я знакомый, почти бесстрастный голос. — К сожалению, я абсолютно уверена, что это белокровие, острая форма лейкоза”. Я села.

Машинально спросила: “А что это значит?” Услышала медицински-беспощадное: “Это значит, что у него рак крови. И при этой форме жить ему осталось месяц, от силы — полтора… Вы жена, и я не могу не сказать вам этого. Так что мужайтесь…

” Выйдя от врача на крыльцо, я подняла взгляд на наш дом, где на последнем “чердачном” этаже работал мой родной человек, писал задуманное им полотно. Перевела взгляд на небо, на голые ветви деревьев, на прохожих. И увидела все это черно-белым. Вернее, серым. В сером, как гризаль, тоне. Цвет, краски исчезли. Наверное, это объяснимо.

При сильном шоке что-то в глазах меняется, и цвет исчезает. Много позже вспомнила Шолохова, смерть Аксиньи, черное солнце… Но это потом, а тогда моя прошлая прочная и, как показалось, прекрасная жизнь вдруг откололась и стала отплывать от меня, как льдина, а я была в черной полынье настоящего. С каждым биением сердца помимо всех иных лихорадочно билась одна, как колокол, мысль: “Остался месяц! Месяц! От силы — полтора…” И дальше: “А ведь он только начал “Поле”… А нужен год, как минимум, год… Что делать? Куда кидаться?.. К кому?..”

   А пока надо было найти в себе силы и вернуться домой, где варился ужин, и, как прежде, спокойно глядя ему в глаза, начинать действовать сию же минуту. Надо начать готовить его к мысли, что он болен. Но какой-то нейтральной болезнью крови, и нужно срочно лечиться…

И делать все это осторожно, без испуга, словно бы между прочим… Надо срочно искать врачей… клинику… лекарства… Врач сказала: “Профессор Воробьев недоступен. Лекарства — дефицит”. Надо искать все, все возможные пути к невозможной победе…

Надо вырвать у смерти этот год, во что бы то ни стало…

   И этот год ему был дарован судьбой и врачами. Он боролся со смертью стоически, мужественно, стараясь скрыть муки. Работал до изнеможения. Он торопился, он держался за кисть, как за спасательный круг. Однажды сказал: “У КАЖДОГО ИЗ НАС ДОЛЖНО БЫТЬ В ЖИЗНИ СВОЕ ПОЛЕ КУЛИКОВО”. Потом записал эти слова в дневнике.

   В этот последний год жизни (о котором мне следует, хотя очень больно, еще писать и писать) успел очень многое. Он дописал ряд ранее начатых картин. Написал ряд статей. (Юра был одарен и литературно.

) Стал делать многочисленные дневниковые записи, правда, нехотя, из-за природной скромности, даже застенчивости. Мы много и обо всем говорили, я стала просить его записывать, как бы для меня, ту или иную высказанную им мысль, подсовывала блокноты.

Он писал своим красивым ясным почерком. В середине лета, когда он понял, что болезнь роковая, понял неизбежность конца, — стал писать сам…

Стал даже наговаривать кое-что на магнитофонную пленку, собрал в отдельный ящик всю нашу сохранившуюся за многие годы переписку, в которой рассыпано так много его потаенных размышлений о бытии и искусстве.

   В августе триптих день ото дня шел к завершению… А жизнь художника таяла с каждым часом. Мы — врачи и родные — “держали” его, как могли. В эти месяцы хотелось его как-то радовать. Были собраны документы для представления его к званию заслуженного художника РСФСР. Другие его сверстники давно получили.

А он не рвался. Но министерство тянуло с подписью бумаг. Он был представлен за фильм “Восхождение”, вместе с оператором и режиссером, на Государственную премию, но тоже не получил ее. Премию дали только двум мертвым, погибшим ранее… Вот этот факт почему-то ранил его.

Ведь он столько сил отдал “Восхождению”, буквально прорисовал этот фильм покадрово, еще до съемок, сделал экспликацию, эскизы, истово работал с Ларисой весь тот год… Но все же, все же… Его держало “Поле”… “Как жаль, что бессмертный дух наш, — говорил он, — привязан к бренному телу.

Но даже в пределах тела можно успеть очень многое”. И он успел. Дописал полотно.

   В день его смерти, 1 сентября 1980 года, его последняя, главная картина “Поле Куликово”, с еще не просохшими свежими красками поплыла над городом, как гордый символ победы Жизни.

На веревках полотно бережно передавали из рук в руки все ниже с этажа на этаж (она не могла уместиться в лифте, а мокрую снять с подрамников мы ее не могли). А внизу картину уже ждали, чтобы отвезти на выставку “600 лет победы на Куликовом Поле” в Третьяковскую галерею.

Но Юра этого уже не узнал, его не стало. И он не мог знать, что спустя годы на небе у него будет своя звезда.

   Хоронили мы Юру 4 сентября, отпев, отслужив по православному обряду, на Ваганькове, в первой аллее, “аллее художников”, напротив любимого им Саврасова. Неподалеку от Сурикова, Есенина… Вернувшись домой, я неожиданно нашла его записку: “Ирок! Не горюй! Мы еще встретимся. Вспоминай нашy комнатку в Останкино. Я любил тебя и кое-что умел. Ты была молода. Твой Ю.Р.”

   Ирина РАКША 

Триптих “Поле Куликово”. Благословение на битву. Левая часть. 1980 (Кликабельно)

Предстояние. Центральная часть. (Кликабельно)

 Проводы ополчения. Правая часть (Кликабельно)

   Из дневника Юрия Ракши:

   Буду еще делать «Крест за картошку». Активный колорит. Он будет частью драматургии, как у Караваджо. Высвечено будет то, что надо: руки, лица детей, вдовы.

Но современный ключ… Нужно на «Мосфильме» посмотреть точный фасон и цвет немецкой шинели. Чтобы все – точно… Вот не закончил еще «Поле Куликово», а уже думаю о другой картине – «Крест за картошку», о себе, о матери, о всех нас.

Это всегда так: мне уже кажется, что новая картина будет лучше.   12 августа 1980г.

   1 сентября 1980 года Юрия Ракши не стало. 

Понравился наш сайт? Присоединяйтесь или подпишитесь (на почту будут приходить уведомления о новых темах) на наш канал в МирТесен!

«У каждого человека своё поле Куликово» 2 декабря исполнилось бы 80 лет художнику Юрию Ракше

Творчество несправедливо забываемого нами живописца, художника-постановщика кино Юрия Ракши (1937–1980) весомо в культурной и исторической памяти России, оно – свидетельство того, что советский период в русском искусстве не ушёл в песок, а явил миру поистине духоносных художников и писателей, творивших не благодаря, а вопреки давлению эпохи материализма и атеизма…

Имена Николая Рубцова, Анатолия Передреева, Юрия Селезнёва, Юрия Селивёрстова, Виктора Попкова, Юрия Ракши можно считать оправданием целой эпохи – второй трети XX века. Они, каждый в своей области искусства, были мыслителями, выразителями глубоких переживаний того поколения.

Род Юрия Ракши по материнской линии – из оренбургских казаков Треньхиных.

Отец художника Мефодий Артемьевич Теребилов жил на Украине, в революционную смуту их семья была раскулачена и принудительно выслана в Белебей Башкирской АССР.

Родители Юрия Михайловича (отца его в быту называли не Мефодием, а Михаилом) поселились на Цэсовской горе в Уфе. В этой семье рабочих родился будущий художник и прожил голодные предвоенные и военные годы.

«Отчётливо помню скрип отцовской портупеи, – запишет он позже, – запах ремней и шинели, помню вкус жмыха и картофельных очистков и ещё каких-то трав и чёрных ягод, росших в овраге и по полянам. Светлая и печальная память детства».

Именно через этого голодного мальчишку, как через тонкий росток, пробился свет исторической памяти и мощно высветил уже в его картинах время Сергия Радонежского и Дмитрия Донского. Проживи художник ещё хотя бы десять лет, его творчество точно отразило бы всю полифонию исторической России.

Однако и столь короткий жизненный путь его живо запечатлён для нас картинами «Разговор о будущем», «Молодые зодчие», «Моя мама»; многочисленными портретами выдающихся современников, среди которых Виктор Лихоносов, Василий Шукшин, Кайсын Кулиев, Мустай Карим, Давид Кугультинов, Арсений Тарковский, Савва Дангулов, Василь Быков, Акира Куросава, Лариса Шепитько, Элем Климов, Сергей Плотников, Анатолий Солоницын.

Юрий с детства занимался в изостудии в Уфе, а после окончания школы приехал в Москву и поступил в среднюю художественную школу при институте им. В.И. Сурикова, закончив её с серебряной медалью.

В дальнейшие годы учёбы – на художественном факультете ВГИКа художник обрёл верных товарищей, а главное – спутницу жизни, музу, опору на своём коротком и ярком пути.

Почти все картины и киноработы Юрия Михайловича создавались в согласии с его женой – известной писательницей Ириной Ракшой (Юрий Михайлович взял её фамилию). Их жизнь была насыщена творческой работой, совместным профессиональным возрастанием, взаимопомощью.

Муза до самой кончины художника поддерживала его и продлевала дни, снедаемые смертельной болезнью…

Почти всю свою недолгую жизнь Ю. Ракша проработал на Мосфильме. При его участии как художника-постановщика созданы фильмы «Время, вперед!» (1965, реж. М. Швейцер), «Главный свидетель» (1970, реж. А. Манасарова), «Нежданный гость» (1972, реж. В. Монахов) и ещё десяток фильмов.

В энциклопедиях, к примеру, значится, что киноработа Юрия Ракши «Время, вперед!» создана совместно с А. Фрейдиным. Однако выбор натуры и создание эскизов принадлежат Юрию Михайловичу, и в Музее Мосфильма хранятся эскизы Ю. Ракши, подписанные А. Фрейдиным.

В этом весь Юра, с его даром и трудолюбием, с привычкой брать на себя тяжёлый воз и тянуть его.

Почему мы не можем мириться сегодня с теми «мыльными операми», которыми нас кормит «голубой экран»? Потому что мы, несколько поколений русских (советских) людей, воспитаны, в том числе на фильмах «Дерсу Узала» (реж. А. Куросава) и «Восхождение» (реж. Л. Шепитько).

Для тех, кто хоть однажды посмотрел фильм «Дерсу Узала», который удостоен премии «Оскар», мужество, отвага, честь никогда не станут пустыми словами.

Чистота человеческих отношений, подлинный аристократизм героев, красота дальневосточных наших краев… Смотри, юный зритель, познавай, запоминай!

Будучи сам художником, А. Куросава сказал после вручения «Оскара»: «Судьба всегда дарила мне лучших людей… Юрий Ракша, с которым мне посчастливилось работать, – самый опытный, талантливый профессионал и знаток своего дела…».

И далее пояснил: «Поэтому, когда я начал работу над фильмом и искал художника-постановщика, мой выбор пал именно на него. Я и раньше видел в Японии на выставке его превосходные полотна… Кроме того, я уверен, что Юрий Ракша на сегодня – один из лучших русских художников…».

А фильм «Восхождение»? Разве можем мы забыть то крайнее напряжение человеческих чувств в роковой для мира час, когда сошлись в одной точке земли силы добра и зла, и прозвучали слова Сотникова: «Я не предам.

Есть вещи поважнее собственной шкуры…»!? Приняв от Ларисы Шепитько предложение работать над фильмом, Юрий Ракша ушёл на всю ночь в свою мастерскую. Утром, придя к нему, жена увидела портреты будущих героев и прорисованные картины фильма.

Так началась работа над выдающейся картиной.

Искренность, открытость, напряжённая работа мысли привлекает нас в личности Юрия Ракши.

Он писал о своём творческом пути: «Если художественная школа открыла мне великих русских художников Сурикова, Серова, Репина, Врубеля, Коровина – глав­ных моих учителей, а ВГИК познакомил меня с мировым искусством, то кинемато­граф дал мне первые и главные жизненные уроки и большой материал для творчества.

Он научил меня и много, беспрестанно ра­ботать. Я успевал делать книги, кинопла­каты… Но главное, я постоянно искал себя в живописи. Я искал точку опоры, тот про­образ, тот художественный язык, на кото­ром можно было бы “заговорить собствен­ным голосом”».

Кропотливая работа Юрия Ракши над созданием фильмов, когда художник сначала прорисовывал весь фильм, а потом уже искали актёров, похожих на созданные им портреты, почти всегда выходила у мастера за рамки простой киноработы.

В своих командировках по дальневосточной тайге, Байкало-Амурской магистрали он делал зарисовки, фиксировал характеры, точно улавливал дух своего времени.

Так родились его картины «Разговор о будущем», «Современники», «Наша буровая», «Рождённым – жить», и лирическое, нежное – «Моя Ирина», «Дочка Анюта», «Земляничная поляна».

Первая значительная работа Юрия Ракши – картина «Воскресение». «Это картина именно потому, что она сочинение, – писал о своей работе Юрий Ракша. – Скажем, наблюдение, впечатление, детали – всё это лишь элементы, составляющие конкретный замысел. Но главное – это сочинение.

Я никогда никуда не ездил “за картиной”. Сначала она создавалась внутри меня (в результате пережитого), а уж потом, нащупав, сочинив, я ехал за тем, чего недоставало – героя ли, заката ли, рисунка ли, трав или цветов.

В картине “Воскресение”, картине-воспоминании о послевоенном времени, решающим было моё представление, а не конкретное состояние дня. Это моё обобщённо-созерцательное, символическое толкование пейзажа.

Это не день недели, а воскресение памяти детства, когда деревья казались большими, немая остановка мгновения, которое было прекрасно. Прекрасно ощущением непреходящей сущности земли, деревьев и неба.

Думаю, что состояние гармонии мира, извечной красоты природы, а также тревоги за это будет ещё не раз привлекать меня».

И верно, все последующие картины художника и его иллюстрации к книгам – это вечное воскресение, восхождение к идеалу, по сути – к Истине. Герои его картин светлы и вдохновенны. Взять портреты Василия Шукшина, Ларисы Шепитько – налицо полная самоотдача этих его современников. Именно такие полноценные герои были близки Юрию Ракше.

«Все хорошее в нас от Бога. Всё дурное от себя», – писал Юрий Ракша в письме к любимой жене. 

Воссоздавая круг творческого и бытового общения семьи художника и писательницы, Ирина Ракша обозначает: «Светлов и Пастернак, Симонов и Воробьёв, Мустай Карим и Кулиев, Куросава и Швейцер, Василь Быков и Рощин, Астафьев и Носов, Соломин и Солоницын, Булгакова и Соколова, Айги и Рабин, Дангулов и Тарковский, Гостюхин и Полякова, Шевцик и Куренной, Ларионова и Хитяева, Нагибин и Шукшин, Лихоносов и Юрий Казаков… Какие все яркие и не похожие личности! Но одно у всех общее – талант и обострённое чувство совести, соучастия. О каждом из них (в нашей жизни) можно вспоминать отдельно. Их портреты – на Юриных холстах и ватмане, в дневниках и письмах. Он умел любить, умел увидеть их по-своему, как-то особенно. Умел всех понять. И друзья ценили его».

Как бы не манила его поколение реальность задорных комсомольских строек, художник, как русский человек, христоцентричный по своему душевному складу, запечатлел своих современников думающими над вечными вопросами бытия, устремлёнными в запредельное.

Они, как правило, стоят или сидят под открытым небом, их томит жажда познать вечное, доискаться, где же он – Источник жизни. Подспудное, глубинное желание сохранить душу – вот, что характеризует то поколение. Наверное, мысли героев Ю.

Ракши точнее всего выразил его современник – поэт Анатолий Передреев:

…Бесконечностью пустою
Мчат миры, себя круша.
Нету неба над тобою,
Беззащитная душа.
Так зачем порой ночною
Ты глядишь в него, глядишь
И не с чёрною дырою,
Со звездою говоришь.

Юрий Ракша создал более двухсот живописных полотен, множество графических работ, сотни эскизов к фильмам, проиллюстрировал около двадцати книг.

Мустай Карим так говорил о Юре Ракше: «Его талант высочайшей пробы». Таир Салахов: «То светлое, надёжное, что родил художник Юрий Ракша в трудные десятилетия жизни страны и жизни собственной, подтверждает бессмертность искусства».

В своём известном триптихе 1980 года «Поле Куликово» («Благословение на битву», «Проводы ополчения», «Предстояние») художник изобразил лица своих современников.

К примеру, с Шукшина написан племянник Дмитрия Донского Дмитрий Бренок, переодевшийся в княжеские одежды и принявший смерть за князя.

Художнику необходимо было опираться на то героическое время, когда решалась судьба государства: быть ему или не быть.

Свою причастность к тому времени и тем героям он выразил в пронзительной дневниковой записи: «Если бы я родился шестьсот лет назад, я бы погиб там, защищая Дмитрия со спины». Так художник и изобразил себя – воином, прикрывающим князя.

Перечитала эти строки и вспомнила слова одного русского добровольца, воевавшего в Приднестровье, а затем в Сербии – за православный мир. Он сказал: «Я завидую воинам, которые были тогда с Дмитрием Донским на Куликовом поле!».

С детства крещёный, Юрий Ракша полностью выразил свою гражданскую позицию в триптихе «Поле Куликово», где изображены им семь русских святых, среди которых преподобный Сергий Радонежский, князь Дмитрий Донской и его жена княгиня Евдокия Московская. Этот триптих стал главной картиной художника. Он сам говорил, что шёл к ней всю жизнь.

«Случилось мне внезапно и тяжело заболеть. Для меня и жены это оказалось огромным рубежом и испытанием в нашей жизни. Она стала разделяться в нашем сознании на жизнь до болезни и после… Теперь надо было заниматься только главным.

Стерев “случайные” черты, чтобы понять, что “мир прекрасен”. Каждая картина должна быть остро осмыслена по форме и содержанию. И работаться, как последняя… В жизни у каждого человека своё поле Куликово…

Мне надо успеть», – писал художник, православный человек.

У него было обостренное чувство патриотизма. Ирина Ракша, вдова художника, рассказывает, как в конце 70-х один из знакомых пришёл к ним в гости с молодой девушкой. В компании разговорились о войне. И вдруг она говорит: «Если бы немцы завоевали Россию, мы бы сейчас баварское пиво пили».

И вообще, мол, немцы даже где-то какую-то школу построили. «Вдруг Юра побледнел, – рассказывает Ирина Евгеньевна, – я думала, с ним случится обморок. Он молча встал, подошёл к своему товарищу, который привёл девицу, что-то ему пошептал. И тот её увёл. Больше она в нашем доме не появлялась».

Тема Великой Отечественной войны – во многих работах Юрия Михайловича. Есть у него общность с белгородским художником Станиславом Косенковым, в творчестве которого – трагедия послевоенной разрухи, безотцовство, тоска по детству как некоему островку света в этом тревожном, неуютном мире.

Павел Флоренский писал, что предвидит время, когда будут искать «отдельные обломки разрушенного». Сегодня эти обломки вдвойне труднее собирать после ещё одного крушения государства – переворота 90-х…

В какой-то степени мы были подготовлены к этому краху тем, что русские мастера, наполнившие своим светом и теплом культурное пространство советского времени, продлили для нас традицию русского классического искусства.

Для меня в один ряд защитников Отечества встают Юрий Ракша и Игорь Тальков. В них – правда, открытость, мужество, чёткая гражданская позиция. Им обоим до боли хотелось вернуть имперскую Россию. Ирина Ракша говорит, что Юрий часто слушал Талькова и говорил о нём: проникновенный певец.

«Юрий Михайлович как бы приподнялся над нашим трудным веком. В его картинах всегда глубокое размышление о настоящем и будущем. Что-то будет, что станется с нами. Его картины библейски спокойны, красивы, своеобычны. В них остановленные мгновенья. И всегда мысль, опыт бытия и, наконец, Любовь и Вера…

Зная его, всегда как бы юного, улыбчивого, озорно-остроумного, трудно было вообразить, что это Пророк и Провидец. А ведь это именно так… То, что явил художник в последний год своей жизни, год мученический, вселяет чувство гордости за Человека…

Он был в состоянии оставить нам так много за такую короткую жизнь», – вспоминал писатель Савва Дангулов.

Мустай Карим продолжал: «У них был открытый и светлый дом. Угощать считали за радость. И я, и Расул (Гамзатов), и Кайсын (Кулиев) любили бывать у них… Рядом с Юрой и мы, старшие, становились моложе, лучше, чище… Его талант – высочайшей пробы.

Он пришёл в мир много позже меня и ушёл так рано. Но был всегда со мной. И будет до конца. Он не вспышка, а озарение, которое через настоящее устремлено в будущее. Можно забыть его лицо, глаза, руки. Но тепло, которым наделила тебя его душа, будет всегда с тобой. В тебе…

Его дар был таков, что всё ему было по плечу».

Юрий Ракша умер от острой формы лейкоза, сделав свой последний мазок на холсте солнечным днём 1 сентября 1980 года. Вдова художника уверена, что закончив свою картину, мастер всей своей жизнью словно ответил на свой же вопрос: «Человек, кто ты, откуда ты, для чего ты?».

Ирина Евгеньевна рассказывает: «”Поле Куликово” с ещё не просохшими свежими красками поплыло над Москвой, как гордый символ Победы и Жизни.

На верёвках большое полотно, которое нельзя было уместить в лифт, бережно передавали из рук в руки, с этажа на этаж, вниз, где его уже ждали, чтобы навсегда увезти в Третьяковскую галерею».

Более двухсот картин Юрия Ракши хранятся в Третьяковской галерее, Башкирском государственном музее им. М.В. Нестерова, в частных собраниях по всему миру.

В 1978 г. Институт астрономии Российской академии наук открытую планету солнечной системы (между Марсом и Юпитером) № 3332 наименовал «Ракша» – в честь выдающегося русского живописца и художника кино.

Интерес наших современников к русскому классическому искусству, к реалистической живописи очевиден. Народ выстаивает многочасовые очереди на морозе, чтобы попасть на выставки классиков.

Не пора ли задуматься людям, отвечающим за культуру в нашей стране, о том, что Москве и другим городам необходимы отдельные музеи – Васнецова, Нестерова, Сурикова, Серебряковой, Кустодиева и многих других любимых народом живописцев.

Нужен нашей стране и музей художника Юрия Ракши. По крайней мере, необходимы его персональные выставки, поскольку творчество художника – связующая нить поколений, утрата которой очень опасна для будущего страны.

23 января 2018 г. в Доме кино (Москва, ул. Васильевская, 13) состоится вечер памяти Юрия Ракши, который проведёт вдова художника – писатель, лауреат многих литературных премий Ирина Ракша.

Ирина Ушакова

Специально для «Столетия»

Звезда Юрия Ракши. Часть 2

Опубликовано 15.12.2010 03:00 Автор: Анатолий Черкалихин

Столица встретила неприветливо: экза­мены давно закончились, надо было возвращаться.

Но «неведомая звезда» Юрия Ракши продолжала светить ему: отцовский брат – дядя Федя, работавший полотером, показал работы племянника владельцу одной из шикарных квартир с паркетом, действитель­ному члену Академии художеств, дважды лауреату Сталинской премии Д. А. Налбандяну.

Дмитрий Аркадьевич (слывший, к слову, “придворным» живописцем“) талант юноши сразу оценил и отвез его работы директору средней художественной школы при институте имени В.И. Сурикова. Тот без колебаний Юру принял, причем сразу в пятый класс.

Со слезами на глазах писал о своем ус­пехе Юра матери и художнику Г. В. Огородову. Позже он часто будет вспоминать о своих детских годах в Черниковске. И будет возвращать их для себя в своих работах.

А пока, полу­чив койку в интернате, он думал лишь о маме: вот и сейчас, должно быть, сидит у печи, вяжет и клюет носом — а узор-то выходит идеальный.

Вспоминал сестру, как бегали с ней на лыжах над Белой, как пока­зывал ей свои рисунки, как вместе впервые разглядывали китель и награды отца.

Художественную школу Юрий окончил с серебряной медалью и вслед за несколькими товарищами решил поступать в институт кинематографии – знаменитый ВГИК. По молодости лет он не смог бы даже внятно объяснить, почему пошел именно туда.

Но, похоже, его жизненный путь дав­но уже был предопределен свыше: не учись художник во ВГИКе, не было бы и фильма «Восхождение» по повести В. Быкова «Сот­ников».

А без сцены казни Сотникова, в конце которой, по воспоминаниям ху­дожника, оцепенела вся площадь — даже массовка, даже пришедшие потехи ради муромские зеваки, не решился бы никогда Юрий Михайлович, по его собственному признанию, на громаду «Куликова поля».

Институт давал не просто профессио­нальную подготовку, студенты получали знания по материальной культуре, архитек­туре, работали с драматургией. Во время учебы Юрию пришлось много потрудиться над историческими фильмами. Любой дру­гой на его месте почти наверняка взял бы за основу дипломной работы то же «Хож­дение за три моря».

Более фактурного материала и пожелать было трудно: древ­няя Тверь, Персия, Индия. Расписные ладьи, тугие паруса… И хотя в 62-м он уже выставил ряд картин как художник кино, тем не менее, в качестве дипломной работы предложил одну из работ, созданных по впечат­лениям от поездок в Сибирь и на родину – в Башкирию. И нашел понимание у препо­давателей.

«А тебе обязательно надо пи­сать», — сказал ему на защите знаменитый Юрий Иванович Пименов.

В феврале 62-го Юрий Ракша женится на сту­дентке сценарного факультета Ирине Евгеньевне Ракше. Этот союз дал художнику самого близкого друга и единомышлен­ника, зрителя и критика. И в следующем году, сразу после окончания ВГИКа, Юрий Михайлович Ракша уже работал на «Мос­фильме».

Профессии художника кино было отдано пятнадцать лет, он участвовал в постановке более десяти фильмов. И одновременно не прекращал заниматься живописью. В 1968 году на молодежной выставке московских художников он показал свое «Воскресение».

Родилась картина не в результате поездок и набросков, Ракша даже назвал ее сочинением. Позднее он распространит этот принцип – почти кине­матографический — на все свои работы: «Я никогда никуда не ездил «за картиной».

Сначала она создавалась внутри меня (в ре­зультате пережитого), а уж потом, нащупав, сочинив, я ехал за тем, чего недоставало…». «Воскресение» было не просто, как могло показаться на первый взгляд, воспомина­нием об одном дне из детства.

Это было именно воскресением (в отличие от дня не­дели – воскресенья) — «немой остановкой мгновения», давно ушедшего, оставшегося лишь в воспоминаниях да снах.

Юрий Ракша. Воскресенье. 1968.

Ту же память военного и послевоенно­го детства – по словам художника, самую «ценную, легко ранимую, прочную» — он использовал при работе над фильмом «Путешествие». Фильм, к сожалению, со­бытием не стал, а ведь глядя на эскиз Ракши к нему сразу можно разглядеть пронзитель­ность «Подранков» Николая Губенко.

Когда в 1965 году Юрий Михайлович начинал работать с Михаилом Швейцером над картиной «Время, вперед!» о стройке времен первой советской пятилетки, он еще не предполагал, что делает фильм и о своей матери.

Тогда он не знал, что она тоже работала на Магнитострое. Парал­лельно с фильмом Ракша стал обдумывать замысел живописного полотна о людях той эпохи.

Картина, названная «Моя мама» и имевшая огромный успех, появилась в год смерти матери — в 69-м.

А через несколько лет Ракшу, как одно­го из ведущих художников «Мосфильма», включили в творческую группу советско-японского фильма «Дерсу Узала», режиссером которого был автор популярных у нас «Семи самураев» оскароносный Акиро Куросава. Тогда и встретились два Юрия Мефодиевича – Ракша и «адъютант его превосходительства» Соломин.

С тех самых пор дом Соломина украшает эскиз Ракши к фильму с надписью на обороте — «Сорат­нику по борьбе»: художник к тому времени настолько вырос профессионально, что осмеливался отстаивать свою позицию в споре с самим Куросавой (окончившим, кстати, Токийскую академию художеств). Несколько других эскизов к фильму Ракша подарил родному уфимскому ДК имени Калинина.

А «Дерсу Узала», как и некото­рые другие фильмы великого японца, в 1976 году получил «Оскара».

Многолетняя работа в кино подарила Ракше много удач, много радости. И тем не менее, он решил оставить кино, чтобы заняться исключительно живописью. Зная об этом, режиссер Лариса Шепитько все же дала ему сценарий фильма по повести Василя Быкова «Сотников».

Прочтя его, художник был настолько потрясен, что «в одночасье написал эскиз-портрет Сотни- кова». Рисунок этот во многом предопределил всю стилистику фильма. Даже актера подбирали по эскизу Ракши.

Уже после выхода фильма «Восхождение» много было сказано о параллелях его сюжета с Евангелием, в сцене казни героя порой даже находили аналогии с распятием Хри­ста. А ведь уже в первом эскизе Ракши в глазах героя, идущего на казнь, чувствуется нечто личное, идущее от самого худож­ника.

Недаром одним из важнейших прин­ципов своего творчества, да и всей жизни, он считал сострадание. А сострадать, по его мнению, значило «пережить что-то вторич­но вместе с кем-то, за кого-то, за что-то».

Юрий Ракша. Тыл. 1970.

Прочтя «Сотникова», Ракша, хотя и на вре­мя, сам стал героем повести Быкова, представил себе, что испытал бы на его месте. И согласился с ним. Он сразу понял глав­ное у Быкова: видимое поражение, даже смерть героя – это победа.

Победа духа, воли и уверенности в своей правоте.

Он смог «влезть в шкуру» своего героя – военное детство Ракши, в котором, по его собст­венным словам, «голод, холод и горе вокруг» считались «всегдашней принад­лежностью жизни, ее неизменной данностью», давало ему право на это.

А некоторые особенности характера Юры-мальчика, повышенная чувствитель­ность начинающего художника придавали невзгодам особую остроту. Вспомним укра­денный карандаш. Умудренный жизнен­ным опытом человек только посмеялся бы над такой бедой.

Но в детстве даже пустяк порой кажется крушением всего. А Юра потерял тогда одну из последних, а может, и главную радость в своей жизни – воз­можность рисовать.

В 12-14 лет он уже имел такой, если можно так выразиться, опыт страдания, какого многие не получают и за долгий век.

Во второй половине 70-х у Ракши поя­вится перекликающаяся с детством «Земляничная поляна» и возвышенная «Добрый зверь и добрый человек». В 79-м он вплот­ную занялся эскизами к «Полю Куликову».

Ракша уже знал, что «Поле» станет главным его творением, чувствовал, что та неведо­мая звезда, что вела его всю жизнь, начи­нает тускнеть. В июле в автокатастрофе погибли друзья – Лариса Шепитько и Владимир Чухнов, с которыми он делал «Восхождение».

А в ноябре приговор был вынесен и ему: белокровие, рак крови. Врачи говорили, что жить оставалось бук­вально месяц. А для завершения «Поля Куликова» нужно было гораздо больше. «Он боролся со смертью стоически, муже­ственно, старался скрыть муки. Работал до изнеможения.

Он торопился, держался за кисть, как за спасательный круг», – вспо­минала Ирина Ракша. Вот тогда-то он и ска­зал свое: «У каждого из нас должно быть свое Поле Куликово».

Когда-то похожее полотно уже могло появиться на свет. В июне 1890 г. Михаил Нестеров писал из Уфы жене Саввы Мамон­това Елизавете Григорьевне: «Тема – «Про­щание Д. И.

Донского с Сергием» – была давно мною намечена для серии картин к истории Радонежского чудотворца, но все наброски, какие я делал на эту тему, не бы­ли интереснее любой программы…

Дейст­вие происходит вне монастырской ограды, у ворот, все отъезжающие сидят на конях, тут и иноки Пересвет и Ослабля, тут и дядя Донского Владимир Андреевич. Сам же Донской в последний раз просит благосло­вить его.

Он на коленях со сложенными молитвенно руками, он весь под впечатле­нием минуты и сознания значения ее, глаза полны слез и благоговейного почитания. Сергий же сосредоточен, одну руку поло­жил на голову князя, другой благословляет его…» (в 1897 году у Нестерова на эту тему появилась акварель, но работа так и не бы­ла написана).

Еще в конце 1960-х Юрий Мефодиевич прочел эти строки своего великого земляка, но тогда по молодости лет боль­шого впечатления они на него не произвели. Теперь же в преддверии неминуемой и скорой развязки он смог оценить замысел Нестерова. И даже решил воспользоваться некоторыми задумками предшественника.

Но если для Нестерова основной фигурой в задуманной им картине был Сергий Радо­нежский, то у Ракши главным героем стано­вится даже не Дмитрий Донской: в лице преподобного Сергия, князя и его сподвиж­ников, монахов, стариков, женщин и де­тей – всех тех, кого изобразил художник, выступает великий народ – единый и гото­вый к подвигу.

А в знак преклонения перед автором «Святой Руси» Ракша избрал для своего произведения столь любимую Нес­теровым форму триптиха.

Юрий Ракша. Писатель Василий Шукшин. 1973.

Работа овладела им настолько, что не оставляла ни единой минуты.

19 июля Юрий Михайлович признается в дневнике, что важнейший персонаж триптиха Преподобный Сергий Радонежский, благо­словивший Дмитрия на битву, ему привиделся, он ни с кого его не писал.

1 2 августа записывает: «Вот, не закончил еще «Поле Куликово», а уже думаю о другой картине – «Крест на картошку», о себе, о маме, о всех нас». 13 августа: «Искусство — это память времени».

Он так и не получил звания заслужен­ного художника РСФСР, даже Государст­венную премию за «Восхождение» прису­дили только его погибшим товарищам. Это сильно ранило художника, понимавшего, какой вклад внес он в этот фильм. Но неимоверной силы дух его преодолел и это: «День за днем оживает мое полотно. Засе­ляется. Дышит. Искрится. Живет по своим законам»…

В последний свой год Юрий Ракша успел написать и несколько статей – его литературные способности отмечали многие. Почти ежедневно делал записи в дневнике — сначала по просьбе жены, потом, когда точно понял, что излечения не будет, стал писать сам.

Первого сентября 1980 года, в день смерти Юрия Ракши, последнюю его картину с еще непросохшими красками, пря­мо на подрамниках, на веревках спускали из мастерской художника, чтобы отвезти в Третьяковку, на выставку, посвященную 600-летию Куликовской битвы.

…На плакате Ракши к фильму «Восхож­дение» деревья, из которых как бы вырас­тают лица героев фильма, — это те самые дубки из «Воскресения», что давно стали символом его любви к родной земле. Но уже не с радостно золотыми кронами, а печально голые.

Начало: Звезда Юрия Ракши. Часть 1.

Анатолий Черкалихин