Вячеслав иванов – из цикла “зимние сонеты”: читать стих, текст стихотворения поэта классика

Вячеслав иванов – из цикла “зимние сонеты”: читать стих, текст стихотворения поэта классика

Вячеслав иванов – из цикла “зимние сонеты”: читать стих, текст стихотворения поэта классика
СОДЕРЖАНИЕ
26 ноября 2019

Вячеслав Иванов – Из цикла «Зимние сонеты»: читать стих на сайте ProStih.ru

Вячеслав иванов – из цикла “зимние сонеты”: читать стих, текст стихотворения поэта классика

1

Скрипят полозья. Светел мёртвый снег.Волшебно лес торжественный заснежен.Лебяжьим пухом свод небес омрежен.

Быстрей оленя туч подлунных бег.

Чу, колокол поёт про дальний брег…А сон полей безвестен и безбрежен…Неслежен путь, и жребий неизбежен,

Святая ночь, где мне сулишь ночлег?

И вижу я, как в зеркале гадальном,Мою семью в убежище недальном,

В медвяном свете праздничных огней.

И сердце, тайной близостью томимо,Ждёт искорки средь бора. Но саней

Прямой полёт стремится мимо, мимо.

3

Зима души. Косым издалекаЕё лучом живое солнце греет,Она ж в немых сугробах цепенеет,

И ей поёт метелицей тоска.

Охапку дров свалив у камелька,Вари пшено, и час тебе довлеет;Потом усни, как всё дремой коснеет…

Ах, вечности могила глубока!

Оледенел ключ влаги животворной,Застыл родник текучего огня,

О, не ищи под саваном меня!

Свой гроб влачит двойник мой, раб покорный,Я ж истинный, плотскому изменя,

Творю вдали свой храм нерукотворный.

8

Худую кровлю треплет ветр, и гулокЖелеза лязг и стон из полутьмы.Пустырь окрест под пеленой зимы,

И кладбище сугробов – переулок.

Час неурочный полночь для прогулокПо городу, где, мнится, дух чумыПрошёл, и жизнь пустой своей тюрьмы

В потайный схоронилась закоулок.

До хижины я ноги доволок,Сквозь утлые чьи стены дует вьюга,

Но где укрыт от стужи уголок.

Тепло в черте магического круга;На очаге клокочет котелок,

И светит Агни, как улыбка друга.

10

Бездомных Боже, приюти! НораПотребна земнородным и берлогаГлубокая. В тепло глухого лога

И зверя гонит зимняя пора.

Не гордых сил привольная игра –За огонёк востепленный тревогаВ себе и в милом ближнем – столь убога

Жизнь и любовь. Но всё душа бодра.

Согрето тело пламенем крылатым,Руном одето мягким и косматым,

В зверином лике весел человек, –

Скользит на лыжах, правит бег олений.Кто искру высек – сам себя рассёк

На плоть и дух – два мира вожделений.

12

То жизнь – иль сон предутренний, когдаСвежеет воздух, остужая ложе,Озноб крылатый крадется по коже

И строит сновиденье царство льда?

Обманчива явлений череда:Где морок, где существенность, о Боже?И явь и грёза – не одно ль и то же?

Ты – бытие; но нет к Тебе следа.

Любовь – не призрак лживый: верю, чаю!…Но и в мечтанье сонном я люблю,

Дрожу за милых, стражду, жду, встречаю…

В ночь зимнюю пасхальный звон ловлю,Стучусь в гроба и мёртвых тороплю,

Пока себя в гробу не примечаю.

Из цикла «Зимние сонеты»

Вячеслав иванов – из цикла “зимние сонеты”: читать стих, текст стихотворения поэта классика

1

Скрипят полозья. Светел мёртвый снег. Волшебно лес торжественный заснежен. Лебяжьим пухом свод небес омрежен. Быстрей оленя туч подлунных бег.

Чу, колокол поёт про дальний брег… А сон полей безвестен и безбрежен… Неслежен путь, и жребий неизбежен, Святая ночь, где мне сулишь ночлег?

И вижу я, как в зеркале гадальном, Мою семью в убежище недальном, В медвяном свете праздничных огней.

И сердце, тайной близостью томимо, Ждёт искорки средь бора. Но саней Прямой полёт стремится мимо, мимо.

3

Зима души. Косым издалека Её лучом живое солнце греет, Она ж в немых сугробах цепенеет, И ей поёт метелицей тоска.

Охапку дров свалив у камелька, Вари пшено, и час тебе довлеет; Потом усни, как всё дремой коснеет… Ах, вечности могила глубока!

Оледенел ключ влаги животворной, Застыл родник текучего огня, О, не ищи под саваном меня!

Свой гроб влачит двойник мой, раб покорный, Я ж истинный, плотскому изменя, Творю вдали свой храм нерукотворный.

8

Худую кровлю треплет ветр, и гулок Железа лязг и стон из полутьмы. Пустырь окрест под пеленой зимы, И кладбище сугробов – переулок.

Час неурочный полночь для прогулок По городу, где, мнится, дух чумы Прошёл, и жизнь пустой своей тюрьмы В потайный схоронилась закоулок.

До хижины я ноги доволок, Сквозь утлые чьи стены дует вьюга, Но где укрыт от стужи уголок.

Тепло в черте магического круга; На очаге клокочет котелок, И светит Агни, как улыбка друга.

10

Бездомных Боже, приюти! Нора Потребна земнородным и берлога Глубокая. В тепло глухого лога И зверя гонит зимняя пора.

Не гордых сил привольная игра – За огонёк востепленный тревога В себе и в милом ближнем – столь убога Жизнь и любовь. Но всё душа бодра.

Согрето тело пламенем крылатым, Руном одето мягким и косматым, В зверином лике весел человек, –

Скользит на лыжах, правит бег олений. Кто искру высек – сам себя рассёк На плоть и дух – два мира вожделений.

12

То жизнь – иль сон предутренний, когда Свежеет воздух, остужая ложе, Озноб крылатый крадется по коже И строит сновиденье царство льда?

Обманчива явлений череда: Где морок, где существенность, о Боже? И явь и грёза – не одно ль и то же? Ты – бытие; но нет к Тебе следа.

Любовь – не призрак лживый: верю, чаю!… Но и в мечтанье сонном я люблю, Дрожу за милых, стражду, жду, встречаю…

В ночь зимнюю пасхальный звон ловлю, Стучусь в гроба и мёртвых тороплю, Пока себя в гробу не примечаю.

Обаяние Вячеслава Иванова (из цикла венков сонетов, посвященных поэтам Серебряного века)

Вячеслав иванов – из цикла “зимние сонеты”: читать стих, текст стихотворения поэта классика

1

«Великолепным» звали Вячеслава …                

На старом римском кладбище лежит,          

Среди славяно-русского анклава                  

Нашёл покой известный эрудит.                  

Его талант – особенного сплава,                    

Во многих ипостасях именит.                                                              

Филет, Аристофер и Феокрит, *                      

Изучены гекзаметр и октава.                          

«В тебе люблю, сквозь грани призм, Александрийца и француза Времен классических, чья муза –

Двухвековой анахронизм». **

В стихах, читая древние страницы,                  

Являл себя как истинный патриций,                  

____________________________

* Филет, Аристофер и Феокрит –

поэты древней Греции

** Вячеслав Иванов «Анахронизм»

2

Являл себя как истинный патриций,              

Хотя в Первопрестольной был рождён,        

И в Риме снились русские зарницы,              

Колоколов московских медный звон.          

Пречистенка и гимназистов лица,                    

Над колокольней ярый крик ворон,                

Особняки вельмож со всех сторон,                  

Всё это будет в памяти храниться.                    

«Зелёной тенью поздний свет

Текучим золотом играет,

А Град горит и не сгорает,

Червонный зыбля пересвет». *

Жива в душе Калужская застава …

Читал стихи, и шла Помпеи лава.

_____________________________

* «Москва» 1904

3

Читал стихи, и шла Помпеи лава:            

(Познал ещё в гимназии латынь)              

И Марциал уже звучит лукаво,                                          

Круша авторитет богов, богинь.                

К лицу Катуллу римская оправа,                

И пусть в Москве жара, а может, стынь      

Взойдёт благословенное «аминь»,              

Возведена в античность переправа.            

«Вновь, арок древних верный пилигрим, В мой поздний час вечерним 'Ave Roma' Приветствую как свод родного дома,

Тебя, скитаний пристань, вечный Рим». *

И он, знаток вневременных коллизий,    

Естествен, словно стоик Дионисий.        

___________________________________

* «Римские сонеты» 1924

4

Естествен, словно стоик Дионисий,        

(Юнец и в древнегреческом силён),            

Знакомы Зевс, Даная и Акриссий              

Гомером и Эзопом окружён.                       .

И впредь, решая судьбы многих миссий,  

Среди развалин портиков, колонн,                            

Бывал укладом древним покорён,                

В фаворе Дионис по кличке Лисий.              

«В благоговеньи и печали Воззвав к тому, чей был сей дом, Мэнаду новую венчали

Мы Дионисовым венцом» *

Он мыслил ярко, необычно, здраво,          

Сверкал везде, ему кричали: «Браво!»      

_________________________

* «Тризна Диониса» 1895

5

Сверкал везде, ему кричали: «Браво!»      

Достиг всего благодаря труду.                    

«Идти вперёд!» – он был такого нрава,      

И вёл свою на пашне борозду.                    

Пленяла Македонского держава                

С её литературой наряду.                            

Плюс вера в засиявшую звезду,                  

И древности предстали моложаво.              

«Вчера во мгле неслись Титаны

На приступ молнийных бойниц                

И широко сшибались станы

Раскатом громких колесниц». *

Он с юности добился дефиниций:              

Любитель старины, адепт традиций.        

_____________________________

* «Вчера во мгле неслись Титаны …» 1902

6

Любитель старины, адепт традиций.         

Он все года привычно верен им.                

Воочию проходят вереницей                      

Каир и Яффо, Иерусалим.                            

А далее – индийские гробницы                    

И древний храм, что Буддою храним,        

Молящийся заморский пилигрим                

И местных женщин жгучие ресницы.      

«Как в буре мусикийский гул Гандарв, *

Как звон струны в безмолвье полнолуний,

Как в вешнем плеске клик лесных вещуний

Иль Гарпий свист в летейской зыби ларв». **

И долго-долго это будет длиться,              

Афины, Рим – античные столицы,            

________________________________

* Гандарвы – в буддийской мифологии

божественные музыканты

** «Золотые завесы» 1906 или 1907

7

Афины, Рим – античные столицы,            

В стихах поэта встретятся не раз,                

Встают цивилизации частицы,                    

Казалось бы, ушедшие от нас.                      

И достигают Севера, как птицы,                    

Покинувшие греческий Парнас                      

И Колизей увидевших анфас, –                      

Идут стихи, и рушатся границы.                    

«День влажнокудрый досиял,

Меж туч огонь вечерний сея.

Вкруг помрачался, вкруг зиял

Недвижный хаос Колизея». *

И хоть звучит всё важно, величаво,          

Влечёт Москвы и Петербурга слава.        

_______________________________

* «В Колизее» между1893 и 1902

8

Влечёт Москвы и Петербурга слава.        

Он очень склонен к перемене мест.          

Кремль выглядит державно златоглаво,    

Адмиралтейство краше всех окрест.          

Проспектов путь налево и направо,            

Исакий возвещает благовест,                      

Коварный ветер дует норд-норд-вест,        

И наводненья – невская забава.

«Час истомы, час отлива …

Поздно. Пристань далека.

По излучине залива

Два зажглися маяка» *

Сад и Дворец Таврический, колонны,        

И в «Башне» на него глядят влюблённо.    

_________________________________

* «В челне по морю» 1899

9

И в «Башне» на него глядят влюблённо,    

Там, на углу Таврической, Тверской          

И делятся идеей потаённой,                          

И мысль течёт без удержу, рекой.                                            

Здесь многие достойны Пантеона                

Культуры русской. Ни к чему покой,                      

Довольны атмосферою такой                        

Философы, И спорят упоённо.                      

«Своеначальный, жадный ум, –

Как пламень, русский ум опасен:

Так он неудержим, так ясен,

Так весел он – и так угрюм». *

Читаешь – и тебе видны меж строк            

Валерий Брюсов, Городецкий, Блок,          

__________________________________

* «Русский ум» 1890

10

Валерий Брюсов, Городецкий, Блок,          

Здесь налицо столичная элита,                    

Кого сюда Иванов не вовлёк!                      

С историей культуры «Башня» слита.           .

Из тех имён сплетается венок:                      

Кузмин и Бакст, Сабашниковой свита,        

Бердяев, Бунин, Сомов – знамениты            

Переступавшие чрез сей порог.                    

«Ты царским поездом назвал

Заката огненное диво.

Еще костёр не отпылал,

И розы жалят: сердце живо». *

Для многих «Башня» – небо, потолок,        

Ахматовский не здесь ли был исток?          

_________________________________

* «Александру Блоку» 1912

11

Ахматовский не здесь ли был исток?          

Не здесь питалась Велимира лира? *          

Волошин, Гумилёв, Чулкова толк                

Мистический. Всех видела квартира.            

Участник «Сред» – актёр, поэт, пророк,        

Бывала «Башня» воплощеньем мира,            

Здесь обитали юмор и сатира,                        

И даже заговорщиков кружок. **                      

«Ты, Муза, вещая! Мчит по громам созвучий

Крылатый конь тебя! По грядам облаков,

Чрез ночь немых судеб и звёздный сон веков,

Твой кажет путь и сеет след горючий». ***

А сам хозяин, возвышаясь кроной,              

На всё взирает с глубиной бездонной.        

______________________________-

* Велимир – поэт Велимир Хлебников

** «Башня» была под тайным наблюдением

 Жандармского управления

*** «Полёт» 1899

12

На всё взирает с глубины бездонной,        

Лелеет поэтический язык,                            

Сонет, рондо, секстина и канцона –            

Он к твёрдым формам с юности привык.    

Но формы обращал в России лоно,              

Они имели чисто русский лик,                      

Он целый бастион стихов воздвиг                  

И продолжал работу неуклонно.                      

«Родная речь певцу земля родная

В ней предков неразменный клад лежит,

И нашептом дубравным ворожит

Внушённых небом песен мать земная». *

Кириллицей готов заполнить лист              

Он – патриарх и энциклопедист,                  

______________________________

* «Язык» 1927

13

Он – патриарх и энциклопедист,            

Известен и как мастер перевода,              

Интерпретатор тонкий и стилист,            

Уж такова Иванова природа.                      

А переводчик – что эквилибрист,              

Держать баланс обязан год от года,            

Особая и редкая порода –                              

Творить добро. Он – истый альтруист.        

«Затем что стих чужой – что скользкий бог Протей: Не улучить его охватом, ни отвагой. Ты держишь рыбий хвост, а он текучей влагой

Струится и бежит из немощных сетей». *

Как переводчик – чародей, артист.              

Вальяжный и надёжный символист.            

_______________________________

* «Переводчику» 1904

14

Вальяжный и надёжный символист          

Любил людей, друзей имел немало.          

Был перед ними беспредельно чист,          

И доброты его на всех хватало.                  

Хотя был путь и тяжек, и тернист,              

Уныния, тоски душа не знала,                      

Всегда в трудах, она стихов алкала,              

Любви, друзей. Реальный гуманист.                      

«Любовь – не призрак лживый: верю, чаю!..

Но и в мечтанье сонном я люблю,

Дрожу за милых, стражду, жду, встречаю …

В ночь зимнюю пасхальный звон ловлю». *

Над милыми потом была расправа …                

«Великолепным» звали Вячеслава.  

______________________________________          

* «Зимние сонеты» 1919

Магистрал (акростих)

Великолепным звали Вячеслава –        

Являл себя как истинный патриций,      

Читал стихи, и шла Помпеи лава,          

Естествен, словно стоик Дионисий.        

Сверкал везде, ему кричали: «Браво!»      

Любитель старины, адепт традиций:        

Афины, Рим – античные столицы,            

Влечёт Москвы и Петербурга слава.        

И в «Башне» на него глядят влюблённо    

Валерий Брюсов, Городецкий, Блок,          

Ахматовский не здесь ли был исток?          

На всё взирает с глубиной бездонной.        

Он – патриарх и энциклопедист,                  

Вальяжный и надёжный символист.            

Иванов Вячеслав Иванович

Вячеслав иванов – из цикла “зимние сонеты”: читать стих, текст стихотворения поэта классика

(1866-1949) русский поэт, драматург, теоретик символизма, переводчик

Иванов Вячеслав Иванович родился в Москве в семье мелкого чиновника, землемера. Он практически не знал отца, который умер, когда мальчику исполнилось пять лет.

Поэтому решающее влияние на Вячеслава оказала его мать, глубоко религиозная женщина.

Ежедневно они вместе читали Новый завет, искали в нем ответы на возникавшие житейские проблемы, совершали своеобразные паломничества в московские церкви. Интерес к проблемам веры Иванов сохранит и в последующие годы.

Уже в гимназии Вячеслав проявил интерес к древним языкам и со временем стал настоящим полиглотом: свободно владел итальянским, французским, немецким языками.

Закончив первую московскую гимназию с золотой медалью, Вячеслав Иванов в 1884 году поступил на историко-филологический факультет Московского университета. В этот период он переживает кризис веры, приведший к атеизму и даже вызвавший попытку самоубийства. Одно время Иванов увлекается революционными идеями, но отходит от них и уезжает вместе с женой Д. Дмитриевской за границу.

Примерно в течение двадцати последующих лет он живет за границей: в Париже, Греции, Палестине. Лишь на короткие периоды он приезжает в Россию. Вячеслав Иванов продолжает обучение в Берлине, закончив курс в 1891 году. Он занимается экономико-юридическими аспектами римской истории и готовит диссертацию о римских откупах.

Кроме того, его интересует культура античности, а одновременно захватывает и философия. Он последовательно проходит пору ученичества у А. Хомякова, Вл. Соловьева, Ф. Ницше. Современников поражала эрудированность Иванова. Он же искал своеобразную точку опоры, придя к идеям христианского единения людей и спасения мира путем приобщения к культуре.

Во время своих странствий, Вячеслав Иванович Иванов встретил литературную деятельницу Л. Зиновьеву-Аннибал, которая была отдаленным потомком родственников Пушкина по линии Ганнибала и обладала особенной красотой. Именно тогда в Иванове впервые раскрылся талант поэта.

Впрочем, стихи он писал еще с гимназической поры. Дарья Иванова даже показывала их Соловьеву, увидевшему в них безусловную самобытность. Однако большая часть стихотворных произведений сложилась под влиянием встречи с Зиновьевой-Аннибал.

Сборник «Кормчие звезды» появился в 1903 году и был опубликован на средства Вячеслава Иванова. Хотя поэт был старше Блока и Белого, он вошел в историю литературы как представитель младшего поколения символистов, дебютировав практически одновременно с ними. Именно младшие символисты восторженно приняли вторую книгу его стихов «Прозрачность» (1904).

Параллельно с поэтической деятельностью, продолжалась научная карьера Вячеслава Иванова. Он учился в семинаре крупнейшего специалиста по античности Т. Момзена в Берлине, работал в Риме, в Британском музее.

В 1895 году Вячеслав Иванович Иванов защищает кандидатскую диссертацию и расширяет круг своих поисков: собирает материалы для исследования корней римской веры, вклада Рима в цивилизацию, позже начинает изучать древнегреческие дионисийские культы.

Одно время Иванов даже читал курс лекций по последней проблематике, которые были опубликованы под названиями «Эллинская религия страдающего бога» (1904) и «Религия Диониса» (1905).

Первый брак Вячеслава Иванова заканчивается разводом, но церковные власти навсегда запрещают ему вступать в повторный брак.

Зиновьева-Аннибал отстаивает право на воспитание детей и скрывается от своего мужа. Семья ведет кочевую жизнь, дети учатся в различных частных школах то в Италии, то в Англии, то во Франции, то в Швейцарии.

Нарушив запрет, Иванов венчается в 1899 году у греческого священника в Ливорно.

Писатель не порывает связи с Россией. Он сотрудничает с некоторыми журналами, печатает свои стихи и статьи, где рассматривает проблемы личности, путь ее общественного и религиозного самоопределения, пытается предугадать поведение человека в свете вселенских судеб.

Постепенно за Ивановым закрепляется авторитет теоретика символизма. В 1910—1912 годах он выпустит статьи, в которых проследит истоки течения и обозначит имена тех, кто повлиял на его становление. Статьи составят книги «Борозды и межи» и «Родное и вселенское».

Вячеслав Иванович Иванов полагал, что искусство должно прославлять мироздание и Творца. Художник не является святым, он не может изменить мир.

Позже, в период кризиса символизма, Иванов предложил идею реалистического символизма, но и она не привела к обновлению течения, которое после революции закончило свое существование.

Лидирующей роли Вячеслава Иванова способствовали собрания, которые он устраивал в своей знаменитой «башне». В 1905 году Ивановы возвращаются в Россию с тремя детьми Зиновьевой от первого брака и общим ребенком и поселяются на последнем этаже углового дома на Таврической улице.

Над углом дома и возвышалась башня, ставшая центром притяжения своеобразной художнической колонии, местом собраний модернистски ориентированных литераторов и художников. Ивановские «среды» продолжались вплоть до 1912 года.

Они описаны многими мемуаристами как эпохальное явление в культурной жизни России.

В частности, именно во время собраний в «башне» удалось объединить реалистов и символистов вокруг идеи создания театра, выдвигавшейся Всеволодом Мейерхольдом, который хотел соединить теории Вячеслава Иванова о возрождении роли греческого хора и идеи М. Горького о народном уличном театре.

Во многом популярность собраний обуславливалась ораторскими импровизаторскими способностями Иванова. Он покорял своим энциклопедизмом и простотой общения. Л. Шестов охарактеризовал его как Вячеслава Великолепного. «Башенный период» позже нашел отражение в книге «Cor Ardens».

Однако размеренная и налаженная жизнь нарушается. Ухаживая за больными скарлатиной деревенскими детьми, Зиновьева заразилась и вскоре скончалась. Вячеслав Иванов полагал, что его жена просто перешла в иное состояние, она присутствовала в его снах, видениях, сеансах, так называемых «автоматических письмах». В 1910 году он женится на своей падчерице Вере Шварсалон.

Избегая кривотолков, вместе с родной дочерью — Лидией — Вячеслав и Вера уезжают за границу, там рождается их первенец и единственный сын — Дмитрий. Любопытно, что в новый брак Вячеслав Иванов вступает в том же храме в Ливорно, и венчает их тот же священник.

Вернувшись в 1913 году в Россию, Вячеслав Иванович Иванов селится вместе с семьей в Москве и сближается с кругом мыслителей, объединившихся вокруг меценатки М. Морозовой.

Многие современники признавались, что для понимания поэзии Вячеслава Ивановича Иванова им было необходимо производить своеобразную дешифровку текста. Поэзия должна быть жреческой, заклинательной, торжественной:

«Пускай невнятно будет миру,

О чем пою.

Звончатую он слышит лиру».

Многочисленные аллюзии, реминисценции, отсылки автора рождают сложные символические ряды.

«Радостно по цветоносной Гее

Я иду, не ведая — куда.

Я служу с улыбкой Адрастее,

Благосклонно-девственно-чужда».

Подобные построения встречаются едва ли не в каждом стихотворении поэта.

Название каждого сборника является программным, давая возможность иного толкования, и все же попробуем сказать, что «Кормчие звезды» обозначали грядущий путь, чувства поэта скрыты в названиях «Cor ardens» («Пылающее сердце») и «Нежная тайна», посвященных соответственно его женам Лидии и Вере.

Непосредственное влияние Вячеслава Ивановича Иванова ощутили на себе Осип Мандельштам и Велимир Хлебников.

Возвращение в Москву поэт воспринимал как возвращение к истокам: здесь он родился, здесь прошло его детство.

Развитие революционных событий, противоречило созданной Ивановым концепции истории: революция протекала внерелигиозно, но целостное самоопределение народа не может быть внерелигиозным. Итак, революция не выражает доныне целостного народного самоопределения.

Первоначально Вячеслав Иванов относится к происходящему лояльно, читает лекции в различных учебных заведениях, является одним из организаторов и руководителей театральных и литературных отделов.

Известна «Переписка из двух углов» (1921) — совместное издание с М. Гершензоном, где видные деятели культуры поднимают вопросы о кризисе гуманизма в России и Европе.

Переписка была переведена на несколько европейских языков, активно обсуждалась в литературных кругах.

Поэтическое наследие этого времени составляют поэма «Младенчество», трагедия «Прометей» (1919) и книга стихов «Зимние сонеты» (1922).

После смерти жены, Вячеслав Иванов с детьми уезжает на юг и находит пристанище в Бакинском университете, где читает лекции, занимается со студентами. В 1923 году он защищает диссертацию о Дионисе, которая выходит и отдельной книгой («Дионис и прадионисийство»). Дионис воспринимался Ивановым как предтеча или языческий образ Христа.

Весной 1924 года ему удается получить заграничную командировку, и он переезжает вместе с семьей в Рим.

С августа 1924 по 16 июля 1949 года (вплоть до своей смерти), Вячеслав Иванов посвящает жизнь в основном академическим занятиям.

Он преподает новые и древние языки студентам «Колледжио Борромео» в Павии, затем обосновывается в Риме, где работает в Римской католической семинарии и в Папском Восточном институте Ватикана.

Первоначально Вячеслав Иванович Иванов сохраняет советское гражданство и получает содержание через ЦЕКУБУ, но позже принимает итальянское гражданство. Он стоял в стороне от всех общественно-политических начинаний русской эмиграции и потому практически не печатался. Поэт не захотел вернуться на родину, так как отрицательно относился к государственной политике воинствующего атеизма.

Вячеслав Иванов укрепляется в идее единства и единственности, он полагает значимой мысль о христианском монотеизме, считая, что бог один и для православных, и для католиков.

Поэт добивается беспрецедентного решения: Папа позволяет ему перейти в католичество, не отказываясь от православных обетов.

В последние годы жизни Иванов осуществил перевод Библии, задумал несколько проектов, из которых наиболее значимым считал «Повесть о Светомире-царевиче».

Вячеслав Иванович продолжает писать стихи, но озабочен и другими проблемами, прежде всего материальным благополучием. Сборники выходят от случая к случаю, отнюдь не так регулярно, как в десятые годы.

Среди них выделяются цикл «Римские сонеты» (1924) и «Римский дневник» (1944) — восприятие Рима как вечного города было и случайным, и закономерным.

Так завершалась линия творчества Вячеслав Иванович Иванова, в которой устоявшиеся формы использовались для создания новых, протягивалась связь между прошлым и будущим.

Иванов Вячеслав Иванович

Вячеслав иванов – из цикла “зимние сонеты”: читать стих, текст стихотворения поэта классика

Особое место в литературе, и шире – в культуре русского символизма, занимает Вячеслав Иванович Иванов – поэт, мыслитель, филолог, теоретик символизма, переводчик.

Творчество Вяч. Иванова красноречиво выразило общие тенденции символистского движения в России. Об этом сказал С. Аверинцев: «Из строк Вячеслава Иванова возникает образ странной и горячечной, замкнутой на себе самое жизни, которой жила символистская элита.

Мы видим, какими напряженными были духовные искания этой среды и как часто они кончались ничем.

Зияющее противоречие между грандиозностью замыслов и узостью контакта с реальной жизнью, опасная утрата твердых критериев в общественных и нравственных вопросах, не в меру близкое сосуществование высокого и маскарадно-игрового, серьезности и двусмысленности, «лица» и «личины», легкое соскальзывание с высот культуры в эстетский культ варварства – все это не частные недостатки поэтической индивидуальности Иванова, а симптомы общего недуга символизма. То же самое происходило тогда в замкнутой интеллектуально-артистической среде по всем культурным столицам Европы».

В отличие от «старших» символистов, на которых оказали влияние прежде всего французские символисты, Иванову были более близки традиции немецкого романтизма, в основном иенских романтиков, а из традиций русской философии – славянофильство, воспринятое в духе символистского миропонимания, – вера в особое историческое призвание России и религиозно-мистическая интерпретация русского народного духа.

До 1903 г., как писал поэт в одной из автобиографий, он не был литератором, отдавшись целиком науке – изучению истории и филологии, вначале – в Московском университете, затем – в Германии и Франции. В это время он знакомится с работами Ф.

Ницше, с его идеей, что в основе эллинской культуры лежал «дух музыки». Трактат Ницше, в котором философ развивал эти идеи, назывался «Рождение трагедии из духа музыки». Именно он оказал сильнейшее воздействие на миропонимание Иванова и всех русских символистов.

Через призму этой работы они и воспринимали философию Ницше, что решительно отличало их концепцию мира и человека от концепции Ницше позднего времени, когда он, исходя из «дионисийского» восприятия жизни, начинает противопоставлять свое учение о сверхчеловеке и христианской морали всем философским учениям, исповедующим веру в прогресс и различающим понятия добра и зла

«по ту сторону» которых Ницше призывал стать своего сверхчеловека.

Первый сборник стихов Иванова «Кормчие звезды» вышел в Петербурге в 1902 г. и сразу принес известность автору. Символика заглавия разгадывалась легко: кормчие звезды – это звезды, по которым кормчий правит корабль, звезды, сияющие в высоте над житейским морем, вечные и неизменные духовные ориентиры.

Стихи сборника – стихи ученого-филолога и «учителя» жизни – наставника своих спутников по символизму.

В «Кормчих звездах» определились основные темы, мотивы, образы поэзии Иванова: и образ России (идущий в основном от славянофильской традиции), утопия «соборности», противопоставляемая индивидуалистическому сознанию буржуазного общества, надежда на возрождение патриархально-религиозной общинности.

В 1904 г. выходит второй сборник поэта – «Прозрачность».

В 1905 г. поэт переселяется в Петербург. Квартира его становится одним из центров русской художественной жизни того времени, где собирались литераторы, художники, ученые, общественные деятели всех направлений; они читали доклады, стихи, предавались изощренным «духовным играм».

Результатом этих духовных игр и страстей стали два томика стихов «Соr аrdens» («Пламенеющее сердце»), вышедшие в 1911 и 1912 гг. Это – зенит поэтического мастерства Иванова и в то же время предельной отвлеченности его поэтической мысли. В том же 1912 г.

выходит сборник его стихов «Нежная тайна» – в основном нежных лирических медитаций.

В 1910-е годы, в годы войны, Иванов, как и другие поэты-символисты, озабочен судьбами России, которые он истолковывает в духе идей Владимира Соловьева. В отвлеченно-мистическом смысле он пытался понять судьбы не только Родины, но и всего человечества. И ранее, и в эти годы философские и общественно-политические взгляды Иванова были исполнены противоречий и неопределенностей.

В эпоху Октябрьской революции Иванов, в отличие от Блока или Белого, продолжал оставаться в сферах своих мистических утопий.

Но никогда не доходил до проклятий революции и революционному народу (как Гиппиус), оставаясь в пределах некоей отчужденности от реальных событий. В 1918 г. он работает в театральном отделе Наркомпроса, осенью 1920 г.

уезжает в Баку, где до 1924 г. преподает в Бакинском университете, став профессором кафедры классической филологии.

Однако его религиозные настроения, которые усилились после смерти жены Л.Д. Зиновьевой-Аннибал и последней любви поэта – падчерицы Веры Шварсалон, а также ощущение полной несостоятельности своих утопий и вообще утопий символизма привели Иванова к тому, что с

1926 г. он все более сосредоточивается на духовных исканиях. К этой послереволюционной поре относится один из знаменитых циклов его стихов – «Зимние сонеты» и «Переписка из двух углов».

Из Советской России Вяч. Иванов уехал в 1924 г. в Рим в научную командировку и остался в Италии, но до конца 1930-х годов сохранил советское гражданство и советский паспорт, хотя в условиях фашистского режима Муссолини это вело ко многим жизненным трудностям.

От политической жизни и групповой борьбы эмигрантских кругов Иванов был далек, работал в католических учебных заведениях и издательствах. Стихи писать в Италии почти перестал.

Первыми его русскими стихами, напечатанными в эмигрантском журнале, были «Римские сонеты», появившиеся в 62-й книжке «Современных записок» (1936).

В этих стихах мысли о дорогом и навсегда ушедшем прошлом сливаются с устремлением к познанию вечности, это сонеты-гимны вечному городу, прославление памятников прошлой культуры. С точки зрения художественной «Сонеты» были, по словам современного Иванову критика, новым восходом на вершину творчества.

Однако вскоре запас римских впечатлений, «римского счастья» истощился. С горечью поэт начинает замечать вокруг себя дух цинического отношения к жизни, атмосферу пренебрежения высокими духовными ценностями прошлого.

Среди эмигрантов он столкнулся с миром людей, безразличных к тем «основным» вопросам бытия, которые его занимали.

Духовное же отупение западного мира, захваченного, как ему представлялось, лишь пресловутым «динамизмом жизни», еще более усиливало мрачное настроение, овладевшее Ивановым. И это тоже сыграло, очевидно, свою роль в его решении перейти в католичество.

К тому же бытовые условия Иванова были нелегкими. Попытка устроиться на службу в Каирском университете потерпела неудачу, как только выяснилось, что у него был советский паспорт, с которым он не хотел расставаться.

В эмигрантских изданиях Иванов, как правило, не печатался, он не хотел нарушать политического нейтралитета, обещанного при выезде из России. Он думал наладить отношения с журналом «Беседа», но издание его к тому времени уже прекращалось (к 1925 г. журнал перестал выходить).

Жалованье от Бакинского университета прекратилось (кончилась его одногодичная командировка «с содержанием»). От крайне бедственного положения Иванова спасло ходатайство П.С.

Когана, в то время президента Государственной Академии Художественных Наук в Москве, о выдаче Иванову пенсии от ЦеКУБУ (Центральной комиссии по улучшению быта ученых), которую он получал до 1930 г.

С 1926 по 1934 гг. Иванов состоял профессором новых языков и литератур в Колледжио Борромео в Павии.

Когда бюджетные обстоятельства Колледжио привели к сокращению его должности, он искал места во Флорентийском университете на кафедре славистики, но принят не был. В 1936 г.

получил приглашение от русской католической семинарии («Руссикума») вести курсы русской литературы и церковнославянского языка, а затем стал преподавать в Католическом Восточном институте.

Иванов сторонился эмигрантских кругов, видимо, потому, что ему чужда была обстановка эмигрантского быта, житейского и общественного, с его групповой борьбой, приязнями и неприязнями.

Он встречался и переписывался с А.В. Амфитеатровым, И.Н. Голенищевым-Кугузовым, Е.В. Аничковым и др. Поддерживал связи с В. Ходасевичем и Ф.А.

Степуном, который посвятил ему большую статью в своей книге воспоминаний «Встречи» (Мюнхен, 1962).

Большое значение Иванов придавал связям с западноевропейскими писателями, философами и литературоведами. Значительную часть его литературного наследства составляют литературоведческие исследования.

В 1930-е годы выходит его исследовательская работа о Достоевском – труд, очень известный на Западе, в основу которого легли переработанные и расширенные статьи из сборников «Борозды и межи» и «Родное и вселенское».

На немецком, французском, итальянском языках вышли и другие ранние статьи Иванова, также в очень значительной мере переработанные.

В 1934 г. его навестили в Риме Мережковские, потом – Алданов, Бунин. С 1936 г. он стал печататься в «Современных записках». Здесь публикуются его «Римские сонеты», а затем известная статья о Пушкине.

Стихов Иванов после «Римских сонетов» почти не писал: до 1944 г. им было написано лишь более десятка стихотворений. Однако в 1944 г.

с ним вдруг происходит невероятное, у него «открывается новый лирический ключ»: в течение года он пишет более сотни стихотворений, которые впоследствии были объединены под названием «Римский дневник 1944 года».

Это, действительно, дневник пережитого и прочувствованного автором, но написанный в поэтической форме.

Обращаясь к размышлениям о роли поэзии в жизни человека (а это одна из существенных его тем), Иванов в духе своего религиозного миропонимания повторяет свои прежние тезисы.

26 февраля он записывает в «Дневнике»:

Поэзия, ты – слова день седьмой,

Его покой, его суббота.

Шесть дней прошли, – шесть злоб:

Как львица спит забота;

И, в золоте песков увязшая кормой,

Дремотно глядучи на чуждых волн тревогу,

Светит в крылатом сне ладья живая Богу

И лепит паруса, и свой полет прямой.

Поэзия для Иванова предстает как праздник слова и хвала Богу и жизни в ее различных проявлениях:

Вы, чьи резец, палитра, лира,

Согласных муз одна семья,

Вы нас уводите из мира

В соседство инобытия.

И чем зеркальней отражает

Кристалл искусства лик земной,

Тем явственней нас поражает

В нем жизнь иная, свет иной.

После 1944 г. Вяч. Иванов обращается прежде всего к прозе, вернувшись к замыслу монументального романа «Повесть о Светомире-царевиче», который начал писать еще в 1928 г. Он считал теперь завершение его основным делом жизни.

Но закончить роман ему не удалось, из намеченных двенадцати книг он написал лишь пять, причем это была только предыстория повествования. Продолжила работу над романом О.А.

Шор, которая располагала архивом Иванова и была знакома с замыслом и планами романа, обсуждавшимися ею не раз с поэтом.

Роман в его замысле – миф о человеке (Светомире), который через преображение плоти и духа преодолевает свою греховную человеческую наследственность.

Этот путь человек проходит через отрицание своего прежнего «я»: «умри и стань!» Повествование должно было завершиться видением царства Божия на очищенной от греха Земле, заканчиваться надеждой на некое мистическое возрождение человека и человечества.

Поздние стихи Иванова отличаются большой простотой и человечностью, далеко выходя за рамки его ранней «филологической» элитарной поэзии, посвященной утверждению основных философских и эстетических тез символизма.

Давая обобщающую характеристику творчеству Вяч. Иванова, его религиозным, философским и эстетическим исканиям, хорошо знавший его Ф. Степун писал, что «все философские и эстетические размышления Вяч.

Иванова определены, с одной стороны, христианством, с другой – великой эллинской мудростью», что в его творчестве «христианская тема звучит всегда как бы прикровенно, в тональности, мало чем напоминающей славянофильскую мысль.

Даже и явно славянофильские построения приобретают вблизи античных алтарей и в окружении западноевропейских мудрецов какое-то иное выражение, какой-то особый загар южного солнца, не светящего над русской землей». Эта формула достаточно точно определяет особенность позиции Иванова и в русском символизме, и в его творчестве в период эмиграции.

В русском символизме на рубеже веков отразились общие тенденции развития модернистских течений в русской художественной жизни той эпохи.

Формирование литературного символизма было тесно связано с появлением «новых» течений в живописном искусстве. Русский модерн в живописи, возникший на почве неоромантизма, как бы «опорными пунктами» сделал русский XVIII век (А. Бенуа), рококо (К.

Сомов), французский классицизм (А. Бенуа), русский ампир (К. Лансере, К. Сомов), древнерусский стиль (И. Билибин). Это стилевое «многоязычие» было особенностью русской «новой» живописи.

Ориентация на стили прошлых эпох свойственна и литературным течениям, особенно акмеистам.

Одновременно с литературным импрессионизмом в начале века в России появляется импрессионистическое течение в живописи. В живописи русский импрессионизм не разработал своей системы, как то было на Западе.

Русские художники и литераторы-импрессионисты, связанные сильными традициями русского живописного и литературного реализма, были более традиционны. Мир художниками-импрессионистами воспринимался как сокровищница красоты, которая с помощью творческой интуиции извлекается художником из натуры.

Однако русские импрессионисты не декларировали разрыв связей искусства с реальностью и не разрывали их в своем творчестве.

Причем надо иметь в виду, что русский импрессионизм и в поэзии, и в живописи развивался в условиях, когда его уже обгоняли новые течения в искусстве модерна.

В России в условиях ускоренного общественного и художественного развития формирование тех или иных художественных течений проходило за годы, в то время как на Западе для их оформления нужны были десятилетия.

Поэтому в русской живописи и поэзии модерна возникало так много сложных промежуточных образований.

Однако, несмотря на специфические особенности русского импрессионизма, русские художники утверждали не принципы и способы отображения действительности, а прежде всего принципы ее преображения.

Эта задача определила особенности стиля и живописного, и литературного импрессионизма: метафоризацию, мышление символами, тяготение к фантастике и мифу, наконец, театрализацию действительности (театр – в жизнь, жизни – в театре).

Маскарадно-театральные мотивы составили существенную особенность русского живописного искусства этого направления и модернистских литературных течений 1900–1910-х годов.

В живописи одновременно с импрессионизмом возникает символизм, который, в отличие от литературного, не получил теоретического обоснования. В программу этого нового течения входили: обязательный отказ от воспроизведения натуры, метафоричность, установка на элитарность искусства. У истоков русского символизма в живописи стояли В.Э. Борисов-Мусатов и его ученики – П.В.

Кузнецов и П.С. Уткин. Они, собственно, и образовали в живописи символизм как течение.

«Все они – и первый – Борисов-Мусатов – стремились к уподоблению живописной структуры музыкальному образу; часто уходили в фантазию, отвлекаясь от обыденности с помощью сказки, вымысла; культивировали непроизвольные ощущения художника в моменты его соприкосновения с реальностью, тяготели к интуитивизму.

Мусатовские композиции заставляют догадываться, читать смысл «между» фигурами, как его читают между строк; они подчиняют зрителя языку уподоблений и сопоставлений образ реализуется благодаря проникновению в этот второй план произведения…». Наиболее ярким представителем русского живописного символизма был М.А. Врубель. В своем дальнейшем развитии, к

1910-м годам, это направление даст различные варианты русского «авангарда» в живописи.

» Немного теории: русский сонет | Поэзо Сфера – Стихи, русская поэзия, советская поэзия, биографии поэтов

Вячеслав иванов – из цикла “зимние сонеты”: читать стих, текст стихотворения поэта классика

Владимир Совалин

Цитируется по: Русский сонет: XVIII – начало XX века/Послесловие и примеч. Совалина В.С.; Сост. В.С. Совалина и Л.О. Великановой. – М.: Моск. рабочий, 1983. – 557 с. – (Однотомники классич. лит.).

С начала XVIII века русская поэзия, имевшая глубокие национальные корни, всё более вступала во взаимодействие с поэзией европейской. Сказалось это и в восприятии правил классицизма, и в освоении отдельных жанров и форм поэзии. В 1735 году В. К.

Тредиаковский в «Новом и кратком способе к сложению российских стихов» «намерился… переложить… в пример героического нашего стиха некоторый сонет, переведённый с французского». То был сонет Жака де Барро, переведённый неизвестным автором силлабическим стихом ещё в 1732 году.

На этот раз Тредиаковский перевёл его тонизированным стихом, сохранившим остаточные явления силлабики, что позволяет думать об авторстве Тредиаковского и в первом случае. Вслед за Тредиаковским к сонету обратился А. П. Сумароков, начав с переводов Пауля Флеминга.

В сонетах Сумароков размышляет о смысле человеческой жизни, о быстротечности всего живого, говорит о любви к родине, передаёт душевные переживания отчаявшегося человека.

Из всех поэтов XVIII века наибольший интерес к сонету проявил А. А. Ржевский.

Он пытался расширить возможности устойчивой формы: пробует писать «на рифмы, заданные наперёд»; разделяет строку и как бы создаёт двойной сонет, заключающий в себе три разные мысли.

Среди сонетов XVIII века встречаются и такие, которые соединяют в себе признаки разных жанров: у А. А. Ржевского — сонет-мадригал, у М. М. Хераскова — сонет-эпитафия. Есть сонеты, выполняющие функции послания по различным поводам.

В сонетах М. Н. Муравьёва легко прослеживается отклонение от норм классицизма, переход к сентименталистскому восприятию действительности («Сонет на возвращение весны», «Возвращение весны» и др.).

В самом начале XIX в. в творчестве Г. Р. Державина, В. А. Жуковского, А. Е. Измайлова сонет не занял сколько-нибудь значительного места. В 20-е годы XIX века сонеты писали П. А. Катенин, A. А. Дельвиг, Д. В. Веневитинов, Н. М. Языков, А. С. Пушкин, Е. А. Баратынский, В. К. Кюхельбекер и другие.

Пробуждение общественной мысли, распространение свободолюбивых идей, связанное с движением декабристов, наложило свой отпечаток на сонеты Катенина, Веневитинова, Кюхельбекера. Так, Кюхельбекер, используя библейские и античные сюжеты, в сонетах передавал своё трагическое настроение после разгрома восстания декабристов.

И всё же поэт не поддаётся пессимизму, он представляет поэта гражданином, борцом за свободу и независимость человеческой личности. Д. В. Веневитинов и B. И. Туманский писали об освобождении Греции, П. П. Ершов и Л. А. Якубович — о героическом прошлом России, М. Д. Деларю в трёх сонетах высказал своё восторженное отношение к поэзии Г. Р.

Державина. Так расширялся тематический круг сонетной формы.

Поэты первой половины XIX века А. Д. Илличевский, И. И. Козлов, В. Г. Бенедиктов переводили сонеты Ф. Петрарки, У. Шекспира и других. Исключительный интерес в ту пору вызвало появление «Крымских сонетов» Адама Мицкевича.

Позднее стали известны сонеты Каролины Павловой, написанные на немецком языке, впоследствии переведённые Вс. Рождественским.
Поэты пушкинской поры в большой степени отступали от канонической формы сонета. Исключением были сонеты А. А. Дельвига, сохранявшего сложившуюся традиционную форму.

Возможно, что Пушкин под влиянием Дельвига написал свои сонеты, близкие им по содержанию, но более свободные по форме.

К середине XIX века внимание к сонету несколько ослабевает. Так, Н. Ф. Щербина обратится к античной поэзии, а Н. А. Некрасову станут ближе темы и поэтика устного народного творчества. Сонеты Н. А. Некрасова остались только юношеской данью романтизму. Демократически настроенные поэты не часто использовали форму сонета. Однако сонеты М. И. Михайлова («Кольцов») и Н.

П. Огарёва («Италия! Земного мира цвет…») созвучны основным темам их поэзии, чего нельзя сказать о сонетах И. С. Никитина и Н. А. Добролюбова. В «Реальных сонетах» В. С. Курочкин, как и В. П. Буренин, развивал мало использованную в русской поэзии форму сатирического сонета. Гражданским содержанием наполнены сонеты Л. Н. Трефолева «Кровавый поток» и «Океан жизни».

Можно было предположить, что поэтов «чистого искусства» форма сонета привлечёт, но А. Н. Майков, Я. П. Полонский, К. К. Случевский и другие ограничились несколькими сонетами.

В них развивались традиционные для поэтов темы искусства, любви к природе, иногда с обращением к античным образцам. Только А. А.

Фет, отметив «игривое созвучие сонета», постоянно, хотя и не часто, обращался к этой твердой форме.

Кроме него, привязанностью к сонету отличался А. А. Григорьев. Он написал не только цикл сонетов «Титании», посвящённый Шекспиру, но и поэму из сонетов «Venezia la Bella», состоящую из сорока восьми строф.

В 1889 году Ф. Е. Корш перевёл на русский язык «сонетный венок» Франце Прешерна. К концу века особенно возрастает интерес к переводному сонету. А. А. Фет, А. Н. Майков, Д. Д. Минаев создают прекрасные переводы из Мицкевича; П. Ф.

Якубович и О. Н. Чюмина переводят Леконта де Лиля, Т. Готье, Ш. Бодлера, Ж. Ришпена, А. Сюл-ли-Прюдома и других. На рубеже XIX—XX веков появятся переводы В. С. Соловьёва.

Всё это как бы предшествовало ещё большему наплыву переводов в начале XX века.

Из сонетов конца XIX века наибольший интерес представляют сонеты К. М. Фофанова и Н. М. Минского: их содержание как бы выражало те настроения, которые подготавливали почву модернистическим течениям.

К концу XIX века русский сонет имел различные вариативные формы. Накапливалось всё большее количество разновидностей сонета. Чем это вызвано? Конечно, не тем, что поэты не могли разобраться в тонкостях канонической формы, а тем, что они свободно и творчески переосмысливали принятые образцы западноевропейской поэзии.

Особое значение в связи с этим приобрела поэзия П. Д. Бутурлина, который пытался укрепить строгие правила сонета. Поэт не столь высокого дарования проявил большое мастерство в утверждении этой формы стиха.

Его сонеты традиционны, но он нашёл для них новые темы, написал сонеты «Могила Шевченко», «Андрей Шенье», в цикле сонетов рассказал об истории царевича Алексея, увлекательно изобразил славянских языческих богов.

В XX веке сонетной формой в западноевропейской поэзии охотно пользовались символисты. В России сонеты писали К. Д. Бальмонт, В. Я. Брюсов, Вяч. Иванов, М. А. Волошин и другие. Сонеты играли значительную роль в их творчестве, поэтому об этих поэтах надо сказать несколько подробнее.

Творческий путь К. Д. Бальмонта начался ещё в конце XIX века с появлением сборников «Под Северным небом» и «В безбрежности», в которые вошли и сонеты, во всём соответствующие общему настрою молодого поэта.

Почти в каждом из многочисленных сборников Бальмонта есть сонеты, а книга 1917 года «Сонеты солнца, мёда и луны» составлена только из сонетов. Их более двухсот.

По тематике сонеты Бальмонта разнообразны: описание земных просторов и далей Вселенной, экзотических картин животного и растительного мира (реже поэт обращался к родной природе), историко-географических событий, искусства и культуры Запада и Востока; любовь и философские размышления о проблемах жизни о смерти.

Особое место занимали сонеты, посвящённые Шота Руставели, Шекспиру, Марло, Микелаиджело, Леонардо да Винчи, Шелли, Эдгару По, Кальдероиу, русским представителям искусства и литературы — Плещееву, Скрябину, Прокофьеву. О Лермонтове написан целый цикл сонетов.

В ранних сонетах Брюсова, которые во многом отражали символистское восприятие действительности, очевидны творческие связи с Бальмонтом, но со временем они становились менее заметными. Брюсова влекла строгая и выразительная форма сонета, его сонеты отличаются чётким выражением мысли и целенаправленностью.

Поэта и учёного, его особенно вдохновляла история. Сонеты о Вавилоне, Египте, Риме как бы подготовили венок сонетов «Светоч мысли», в котором научное освоение легенд и исторических фактов предстало в описании различных эпох и культур от Атлантиды до Возрождения, от средневековья до современных поэту событий.

Наука и поэзия в ещё большей степени слились воедино в творчестве Вяч. Иванова, самого последовательного символиста. Символика, доведённая до мистицизма, осложнила высокую образность его стихотворений, в том числе сонетов.

Лирике этого поэта свойственно постоянное обращение к античной истории и мифологии, к литературе средневековья и Возрождения. Воскресшие образы прошлого как бы сопутствовали разрешению личных противоречий и осложнений, вызванных современной жизнью («Золотые завесы», «Венок сонетов»).

Для Иванова характерно тяготение к Италии, её природе, искусству, что наиболее полно выразилось в цикле «Римские сонеты». И в этих сонетах, и в ряде других он передаёт ощущение единства музыки, живописи, скульптуры и поэзии.

Стихам Иванова присуща осложнённая лексика (в частности, за счёт использования русских архаизмов), но и ему был доступен путь к пушкинским интонациям, к классической простоте («Зимние сонеты»).

Вяч. Иванову близок М. Волошин, но он вошёл в поэзию с собственным видением и познанием мира.

В цикле «Париж» выражено отношение поэта к французской истории и культуре; проникновенны и поэтичны сонеты о земле древней Киммерии, в которых передано восприятие природы степного сурового Крыма, его истории, переплетающейся в сознании поэта с легендами античного мира и Древней Руси; глубоко личны «Звёздные сонеты». Удивительно сложная тематика сонетов М. Волошина выражена ясным поэтическим языком.

Почти каждый из поэтов-символистов (Ф. Сологуб, А. Блок, С. Соловьёв, Ю. Балтрушайтис и другие) написал несколько стихотворений в этой форме. Выделяются сонеты Ф. Сологуба о Шекспире. По сонетам И. Анненского можно судить об утончённом таланте поэта; большинству из них, несмотря на символистскую окраску, свойственна вера в жизнь. Он один из немногих пытался писать сонеты-шутки.

В меньшей степени занимал сонет поэтов-акмеистов А. Ахматову, С. Городецкого, О. Мандельштама, Вс. Рождественского, но и они придали ему запоминающиеся черты, отвечающие их творчеству. Так, широкий круг замыслов Городецкого раскроют его сонеты 60-х годов, а один из них — «Он жив» — по праву может быть включён в Лениниану советской поэзии.

Для Игоря Северянина сонеты стали неотъемлемой частью творчества. В 20-е годы он, подобно Бальмонту, написал сонеты о писателях и композиторах, в том числе и о самом себе. Эти сонеты вошли в книгу «Медальоны» и составили пёструю и живую панораму искусства. (К сожалению, тексты сонетов о русских композиторах погибли в 1941 году в Ленинграде.)

Многие из поэтов начала XX века сохранили интерес к классическим образцам, и в первую очередь к сонету. Сонеты писали те, кто отличался привязанностью к поэзии прошлого века (А. А.

Коринфский), и те, кто был предшественником модернистских направлений и группировок (И. Коневской, М. Лохвицкая), и молодые поэты, ещё только определявшие своё место в литературе (М. Цветаева, Ю. Верховский).

Развивалась и сатирическая форма сонета (поэты «Сатирикона»).

Значителен вклад в историю сонета И. А. Бунина. Он, писатель-реалист, обладал предельной наблюдательностью и умением создавать запоминающиеся поэтические образы. Его сонеты отличаются стройностью и чистотой построения. Просты и убедительны лирические сонеты Бунина о современной жизни.

Конкретностью и реальностью изображения выделяются сонеты о природе и животном мире. Эти качества свойственны и сонетам иного содержания: о Древнем Египте, античном мире, библейских и евангельских легендах и т. д.

Не мимолётность и случайность, а проникновение во внутренний мир изображаемого характеризует поэзию Бунина, а потому за видимой бесстрастностью и созерцательностью его сонеты таят живые и глубокие человеческие чувства.

Представители демократической поэзии начала XX века А. Черемнов, Г. Галина, Н. Львова, Скиталец не смогли в полной мере использовать возможности сонета. Влиянием И. А. Бунина обусловлены сонеты А. М. Федорова.

Сонетная форма привлекла пролетарских и крестьянских поэтов, что привело к неожиданным результатам. Если для Д. Бедного, С. Есенина сонет остался своего рода поэтической пробой, то Е. Тарасов, Н. Рыбацкий, Я. Бердников, П.

Орешин, едва освоив эту форму стиха, придали ей новое содержание. В сонетах они обличали самодержавный строй и призывали к пролетарской революции. С ними всё более сближались революционно настроенные поэты иных литературных групп, среди которых были В. Брюсов, С.

Городецкий, Вс. Рождественский, В. Нарбут и другие.

Советские поэты старшего поколения поддерживали сложившуюся традицию, а затем сонет естественно вошёл в поэзию тех, чьё творчество формировалось после Октябрьской революции. Так, Г. М. Кржижановский завершил работу над сонетами о деятельности В. И. Ленина, поэты П. Радимов, И.

Сельвинский, С. Кирсанов, Н. Рыленков, М. Дудин, В. Солоухин, Л.

Вышеславский и другие раскрыли возможности сонета в решении сложных поэтических проблем нашего времени, написали не только отдельные стихотворения, но и циклы, и венки сонетов, в чём проявили высокое поэтическое мастерство.

История русского сонета насчитывает два с половиной столетия. В творчестве одних поэтов сонет занял чуть ли не ведущее место, другие только несколькими стихотворениями определили дальнейшее развитие этой формы и её тематическую направленность.

Тематика русского сонета обширна: от любовной лирики до глубоких философских размышлений, от картин природы до социально-политической проблематики, от легенд и мифов до конкретных исторических событий.

Форма сонета претерпевала изменения в выборе размера, способа рифмовки, даже в расположении и количестве катренов и терцетов. Однако никакие отступления от нормы, становившиеся временами значительными, не изменили основы построения сонета.

Каноническая форма сонета в целом сохранилась до настоящего времени.

В книге есть стихотворения, которые не вполне соответствуют канонической форме сонета. Основанием для их публикации в предлагаемом сборнике послужили как авторские пояснения, так и то, что в них сохранились признаки сонета. Вместе с тем подобные примеры раскрывают возможные пути эволюции русского сонета.

Тексты сонетов печатаются по дореволюционным, включая прижизненные, и современным изданиям. Правописание приближено к современной орфографии и пунктуации.

Комментировать
0
Комментариев нет, будьте первым кто его оставит

;) :| :x :twisted: :sad: :roll: :oops: :o :mrgreen: :idea: :evil: :cry: :cool: :arrow: :P :D :???: :?: :-) :!: 8O

Это интересно